Камов и Каминка - Страница 58

К оглавлению

58

Кого только не приютил этот город сто с лишним лет назад: испанцы, итальянцы, евреи, мексиканцы, японцы, болгары, русские… Рачительные французы не упустили ни одну веточку из этого разноязыкого букета, заботливо собрав их в буке-гарни под названием «Парижская школа» – чудесная приправа к французскому консоме. А тут же рядом, в этом же городе, в это же время садовник по имени Анри Матисс заботливо и методично, как все, что он создавал, возделывал клумбу по имени «Фов», и расцвела она цветами дивной несказанной красоты. И среди этих цветов не было ни одного чужого, сколь хороши они бы ни были. Ну ладно, был там один голландец, но ведь каждый знает, что исключение только подтверждает правило…

Появление фовизма сопровождалось скандалом: революция! Но прошло время, и стало очевидно, что не те, кто, стуча себя в грудь кулаком и клянясь в верности традиции, были ее защитниками, ее наследниками, а этот спокойный человек в очках и с профессорского вида аккуратной бородкой. А его вечный конкурент, не просто революционер, а можно сказать, революционер профессиональный – куда там Бакунину и компании, – проживший всю свою жизнь во Франции, французским художником не стал: родился, жил и умер испанцем.

Традиция – не высохшая старая дева строгих правил, не мумия, не почтенная матрона, а полная жизни вечно юная проказница-девчонка с тысячами лиц. Она не любит послушных, воспитанных, правильных. Только самому отважному, самому упрямому, самому дерзкому она позволит поднять вуаль и явить всему миру свое новое, еще никем не виданное лицо. И пока самозваные защитники, стоя на страже ее чести и достоинства, плотными рядами окружают ее роскошную резиденцию, она, сбежав оттуда, спит в нищей мансарде со своим очередным избранником и в ее чреве уже зреет новый плод…

* * *

У входа в зал, где была выставлена его работа, художник Каминка столкнулся с Кирой.

– Ну что ж, тебя можно поздравить? Какой успех…

– Да я, – начал было Каминка, но она перебила его:

– Лучше поздно, чем никогда…

А успех и в самом деле был. У работы художника Каминки выстроилась очередь желающих заглянуть в дыру.

Инсталляция и впрямь выглядела весьма эффектно. Текст, квадратным шрифтом на иврите справа и римской антиквой по-английски слева, был врезан в от стены до стены и от пола до потолка дугой идущую выгородку из травертина. В центре на уровне человеческого роста располагалась дырка диаметром в три сантиметра. Стена выглядела весьма внушительно, величественно даже – чистый Колизей, не зря травертин, где они его достали, это ведь деньги какие…

– Да, – художник Каминка склонил голову на бочок и потер подбородок, – поэффектнее, чем куча мусора и уже изрядно поднадоевшие экраны…

Меж тем к нему подходили все новые и новые знакомые и незнакомые люди. Поздравления, комплименты, весь этот привычный обязательный вернисажный шорох. Он смущенно улыбался, жал руки, целовался. Страх, что сейчас его выведут на чистую воду, разоблачат, опозорят, испарился, уступив место облегчению, осторожной радости и недоверчивому удивлению: неужели никто из них не видит, что это бред, чушь, издевательство, наглое кривляние, площадная клоунада?

– Очень интересно! Тем более что в другой беседе с Кремье Левинас отметил…

– Да, да, – кивнул художник Каминка, – извините… – Он повернулся к даме с крупными изумрудными серьгами в ушах, завкафедрой искусствоведения Тель-Авивского университета: – Простите, я не расслышал?

– Глубокие, парадоксальные и неожиданные мысли.

– Благодарю вас, профессор Кишон…

…Окончательно он понял, что его вынесло на гребень успеха, когда Овсяннико-Куликовская, смерив его взглядом умных маленьких глазок, покачала головой:

– Да, Каминка, интересное с тобой кино вышло. Неужели ты что-то начал соображать? – И после легкой паузы сказала: – Я возьму у тебя интервью для «Матадора».

Глава 21
В которой наших героев знакомят с некоторыми фактами жизни

К двенадцати часам Камов и Каминка прибыли к служебному входу в Тель-Авивский музей. Охранник, сверившись со списком, попросил у художников удостоверения личности, покрутил в руках русский паспорт, бросил внимательный взгляд на лыжи, кинул документы в ящик стола, выдал художникам по бирке с надписью «посетитель», сказал в микрофон: «Каминка и Камов к главному» – и, бросив посетителям: «Ждите», уткнулся в газету.

Каминка с любопытством и некоторым волнением оглядывался вокруг. За последние десять дней он вдосталь вкусил славы, и она ему понравилась. Статьи в газетах, интервью по радио, приглашения на самые рейтинговые передачи ТВ и, наконец, звонок министра культуры с извещением о том, что ему присуждена Государственная премия с формулировкой «За вклад в культуру и образование Израиля». «А. Каминка, сочетающий в своем творчестве культурное наследие прошедших эпох с современным, оригинальным языком, является впечатляющим примером жизнеспособности сионизма, творческой молодости и готовности к постоянному развитию и обновлению». Его фейсбук был завален поздравлениями, коллеги были необычайно предупредительны и любезны, а ректор Академии прислал корзину цветов, предложил срочно подать документы на профессуру и при встрече намекнул на то, что порекомендовал кандидатуру Каминки в качестве представителя Израиля на очередной Венецианской биеннале.

Камов был вполне удовлетворен результатами своей проделки, но с неким удивлением обнаружил, что художник Каминка, похоже, начинает относиться к происходящему с неподобающей серьезностью.

58